Он и Она живут в самом романтичном городе мира — Париже. Они ходят в один магазин, ужинают в одном ресторане, но никогда не встречались. Они одиноки и мечтают встретить свою любовь. Пересекутся ли их дороги однажды?
О ФИЛЬМЕ
2 января в российский прокат выйдет французская мелодрама Седрика Клапиша «Он и она». Кинокритики уже окрестили ее «”Неспящими в Сиэттле” по-парижски», а исполнитель главной роли Франсуа Сивиль в этом году получил на Каннском фестивале почетный приз компании Chopard как лучший молодой актер.
Реми и Мелани около 30. Они живут по соседству в симпатичном районе Парижа. Мелани никак не может оправиться от давнего разрыва, пытаясь развеяться с помощью легких отношений, которые ей приносит Tinder. Реми мучит бессонница и неуверенность в себе, ему не до свиданий. Обоим одиноко в большом городе, их пути идут параллельно, иногда чуть заметно касаясь друг друга, но все никак не пересекаясь по-настоящему. Обернется ли череда этих одиноких мгновений встречей, меняющей жизнь?
Седрик Клапиш — французский режиссер, автор знаменитой трилогии о любви «Испанка» — «Красотка» — «Китайская головоломка», обладатель наград престижных кинофестивалей, в том числе Берлинале, «Сезара», Парижского, Сиэтлского кинофестивалей и других.
Клапиш — последний романтик современного кино. Он автор фильмов-путеводителей по мировой столице любовных историй. Его «Париж», «Красотки» или «Каждый ищет своего кота» во многом определяют то, каким мы привыкли представлять этот город желаний, поцелуев и прогулок вдвоем, даже если сами неоднократно обошли его пешком.
У Седрика Клапиша снимались Одри Тоту, Джульен Бинош, Ромен Дюрис, Сесиль де Франс — одни из самых узнаваемых лиц французской романтической комедии. В своем новом фильме он выводит на авансцену двух обаятельных молодых актеров, воплощение современной Франции, Франсуа Сивиля и Ану Жирардо.
«Трогательный и оптимистичный фильм о поиске счастья молодыми людьми в эпоху гиперподключенности» — Cinedweller
«Смелая сюжетная авантюра лежит в основе этой франкоязычной драмы режиссера Седрика Клапиша. Перед нами будто бы парижская версия «Неспящих в Сиэтле», — также намеренно до последнего откладывается первая головокружительная встреча двух романтических героев» — The Times
«Сдержанный, свежий и милый [фильм]… В мире, где мы выбираем свою половинку как блюдо через службу доставки еды, режиссер ставит человека в центр своей истории и вселяет в нас веру в случайность» — CinéSéries.com
«Ровно как и в психотерапии требуется терпение для получения результата, так и в наблюдении за тем, как постепенно разворачивается эта лав-стори от Седрика Клапиша, который проделывает ловкий фокус, передвинув сцену романтического знакомства на конец фильма» — Guardian
Режиссер о возникновении замысла фильма: «Я хотел написать портрет Парижа в наши дни. Я давно не снимал свой город, он сильно изменился. Я хотел снять простую картину о двух одиноких людях в эпоху социальных медиа… Мы живем во времена высокой напряженности, депрессии, ненависти и конфликта. Я почувствовал, что в такой момент нужно говорить о необходимости любви. Раз в мире все идет наперекосяк, почему до сих пор возникает это желание встретить кого-то, эта «сила притяжения»? Именно так мне пришла в голову идея описать длинное и порой хаотичное путешествие, ведущее к романтической встрече…Это ”история перед историей любви»».
Франсуа Сивиль уже известен зрителю по ролям в сэндэновском хите «Фрэнк» и исторической комедии «Мольер», кроме того он уже работал с Седриком Клапишем, снявшись в его предыдущем фильме «Возвращение в Бургундию».
«Сначала я не был уверен, что Франсуа с его здоровой и яркой индивидуальностью подходит для роли Реми, у которого есть депрессивная сторона. Но в какой-то момент я вспомнил наш совместный опыт работы и сказал себе: “вперед!”», — объясняет Седрик Клапиш выбор актера на главную мужскую роль.
Ана Жирардо также сыграла немало ролей в замечательных французских фильмах вроде недавнего «Афера доктора Нока» с Омаром Си, «Мой путь» — о знаменитом французском певце 60-70-х годов Клокло и других. Кроме того, она также уже сотрудничала с Клапишем в «Возвращении в Бургундию».
«В роли Мелани я не представлял никого кроме Аны», — говорит режиссер.
ИНТЕРВЬЮ С СЕДРИКОМ КЛАПИШЕМ
Через два года после «Возвращения в Бургундию» вы вернулись в Париж. Почему вы захотели снять «Он и она»?
Седрик Клапиш: Я хотел написать портрет сегодняшнего Парижа. Город значительно изменился, а я долгое время его не снимал. И я хотел сделать простой фильм, без лишних сложностей. Фильм о двух одиноких людях в эпоху социальных сетей. Посмотреть, меняет ли это что-то. Формирует ли использование интернета и соцсетей особые связи. Или одиночество осталось таким же, каким оно было во время съёмок фильма «Каждый ищет своего кота».
Самое распространённое мнение в СМИ – что мы живём в период напряжённости, депрессии, ненависти и открытых конфликтов. Мне показалось, что момент требует разговора о потребности в любви. Когда в мире всё идёт не так, почему остаётся острое желание встретить кого-то, эта «сила притяжения»? Так и появилась идея описать длинное и порой беспорядочное движение, которое приводит к романтической встрече.
Этот фильм – как песня Глории Лассо, это «история любви», а если точнее, «история прямо перед историей любви». Изучение того, что происходит непосредственно перед встречей двух людей. Моей целью было описать то загадочное состояние, в котором мы пребываем перед тем, как влюбиться.
Когда речь идёт о двух одиноких людях в большом городе, сразу возникает тревожное ожидание: встретят ли они кого-нибудь? Встретят ли они друг друга?
Я хотел поставить зрителей в это положение. Почему они хотят, чтобы эта встреча состоялась так же сильно, как двое главных героев?
После «Возвращения в Бургундию» вы снова сотрудничаете с Сантьяго Амигорена при написании сценария. Как это было?
СК: Очень просто и очень весело. Мы много раз работали вместе – над «Юной угрозой», «Ни за, ни против», «Возможно»… Пятнадцать лет спустя мы снова воссоединились для «Возвращения в Бургундию». Между нами естественная связь, мы привыкли работать вместе. Мы обогащаем друг друга. Мы знакомы с подросткового возраста, мы многое пережили вместе. Именно такая дружба и нужна для написания сценария. И наконец, обе наши матери – психоаналитики (вообще-то у него оба родителя – психоаналитики), и я хотел написать об этом в фильме. Какова цель психоанализа? Психоанализ задаёт нам вопросы о собственном я: «Как мне почувствовать себя комфортно в собственной шкуре, чтобы мне было комфортно с другими людьми?» Похожий вопрос мы задаём себе, живя в большом городе: «Что объединяет отдельных людей?»
Символично то, что фильм «Возвращение в Бургундию» был связан с моим отцом, а в «Он и она» сильнее прослеживается связь с моей матерью просто потому, что она была психоаналитиком.
А разве фильм не связан с вашим отцом, который был исследователем, через персонажа Мелани, также исследователя?
СК: В моём возрасте и при том, что мои родители, по счастью, ещё живы, для меня важно сказать им всё то, что я считаю необходимым. «Возвращение в Бургундию» и «Он и она» – два фильма, связанные одним и тем же желанием – отдать им должное. Мой отец отдал всю свою жизнь работе с атомом в ЦЕРНе (Европейский центр ядерных исследований), и изучению компонентов материи. Моя мать посвятила себя пониманию людей и загадочным проявлениям человеческой психологии. Она работала психологом в психиатрических больницах, затем – в медико-психологических центрах, а позже стала психоаналитиком. Эти два представителя послевоенного поколения сумели исцелить собственные раны: один – верой в то, что прогресс и наука могут помочь людям, вторая – верой в психологический метод, утверждающий, что погружение в воспоминания и разговор по душам помогают людям справиться со своими травмами. Я чувствую себя продуктом этих двух разных подходов, объединённых одной целью – помощь людям.
В вашем фильме отношение к бесконечно малому – это также разговор об отдельном человеке в огромном городе…
СК: Да, конечно. Именно поэтому, когда я думал о том, кем будут работать главные герои, мне показалось интересным, чтобы Реми (Франсуа Сивиль) работал на гигантском, сродни Амазону, складе, где есть (почти) любой товар в мире, а Мелани смотрела бы на мир через микроскоп.
Во время написания сценария вы уделяли внимание тому, чтобы не получилось что-то вроде «Каждый ищет своего кота 2»?
СК: Да, это было проблемой. Более того, у Сантьяго появилась идея о коте, но спустя какое-то время я подумал: «Если мы включим кота, мы неизбежно пойдём по стопам «Каждый ищет своего кота». Но, в итоге, я с этим смирился, потому что здесь эта тема обыграна по-другому, это совершенно иная история. Принятие отсылки подтолкнуло меня к тому, чтобы снять Геренс Клевел и Мадам Рене. Я был на сотом дне рождения Рене и понял, что не снять его невозможно, важно, чтобы он присутствовал в фильме. Она воплощает в себе образ вечного мифического Парижа. Однако «Он и она» менее реалистичен в сравнении с «Каждый ищет своего кота», который отчасти воспринимался как документальный фильм, как свидетельство соседа в процессе изменения. Половина актёров в «Каждый ищет своего кота» – не профессионалы! Я не стал повторять этот приём в «Он и она». На самом деле, это очень формалистический, стилизованный фильм. Возможно, самый стилизованный из всех моих последних фильмов. Художник и оператор работали, как сумасшедшие», чтобы создать то, что мы назвали «поэтическим неореализмом». Я очень люблю фильмы вроде «Набережной туманов» Марселя Карне, «Великая иллюзия» Жана Ренуара и «Лилиоме» Фрица Ланга. В этих фильмах до сих пор чувствуется экспрессионизм, стилизация, которая использует элементы реальности. Такой подход по-настоящему меня интересует, и он был связан с желанием разграничить этот филь с «Каждый ищет своего кота».
После «Каждый ищет своего кота» взрыв социальных сетей многое изменил в нашей жизни. Сегодня нельзя писать так же, как вы писали тогда…
СК: Да, конечно. Каждый продукт высоких технологий современной жизни привносит новые проблемы в написание сценариев и в режиссуру. Сейчас есть интернет и мобильные телефоны, а в этих телефонах есть Facebook, Twitter, Grindr, Tinder, Instagram, Happn и так далее. Кроме того, все психологи, с которыми я общался, говорили мне, что использование социальных сетей оказывает огромное действие на индивидуальные проблемы. Систематическое наблюдение за тем, как люди приукрашивают свою жизнь, делают из неё спектакль, неизбежно приводит к паранойе и недостатку уверенности в себе у наиболее закрытых и хрупких людей. Социальные сети не помогают в построении социальных связей.
Легко ли написать весёлый фильм о двух депрессивных людях?
СК: (смеётся) Нет, это, очевидно, было непросто, но моей целью было снять фильм, который может помочь людям откровенным разговором о тех, кто испытывает боль. Когда говоришь продюсерам и дистрибьюторам о том, что оба главных героя твоего фильма пребывают в депрессии, их это отпугивает! Но мне казалось важным поговорить о депрессии. Мы живём в трудные времена, но отказываемся взглянуть своим социальным проблемам в лицо. От культуры «улыбки и хорошего настроения», которую нам навязывают телевидение и социальные сети, нужно отказаться. «Он и она» пытается описать, как можно почувствовать себя лучше, и для этого важно, чтобы в начале фильма персонажи страдали. В наше время так много чувства неудовлетворённости, выгорания, депрессии. По-моему, важно противостоять этой современной «нормальности». И я очень хотел показать своему зрителю, что из этого подавленного состояния есть выход. Я не поклонник фильмов, где насилию, пессимизму, страданиям и несчастьям придают привлекательный вид. Я предпочитаю придерживаться позитивного взгляда (даже если кто-то считает это наивным и глупым) и показывать, как улучшить свою жизнь, когда тебе плохо, когда у тебя трудные времена.
В «Он и она» также затрагивается тема траура и Реми, и Мелани, несмотря на то что ситуации у них разные.
СК: Нельзя снять фильм, в котором нет драмы. Комедия это или трагедия, движущей силой всегда является драма. В «Новых временах» Чаплин говорит о драме работы на сборочном конвейере, его комедия не означает, что работать на нём было весело.
В «Он и она» я хотел рассказать о мелких травмах, которые беспокоят обычных людей. Каждый может впасть в депрессию о «мелких» травмирующих событий, но для тех, кто их переживает, они вовсе не являются мелкими, они наносят серьёзные раны.
В своём фильме я не хотел обобщений, я сосредоточился на крошечных деталях повседневной жизни. Тебя бросили, ты получил повышение, сосед оставил тебя кошку, ты записался на уроки танцев, пошёл в магазин – вы видите в фильме только то, что кажется незначительным. Но «мелкое» и «незначительное» не всегда синонимы, и «мелкое» уж точно не синоним «неинтересного»!
Жорж Перек придумал для обозначения такого специальное слово. Он называет это «инфра-ординарным». Он сказал: «Меня интересуют только те поезда, которые не сходят с рельсов». Как правило, о поезде, который сошёл с рельсов, можно сказать больше. В Голливуде это понимают и обычно показывают поезда, идущие под откос, или безумцев, которые жаждут уничтожить планету. А меня тоже больше привлекают поезда, идущие по рельсам, где «нормальные» люди живут «нормальной» жизнью. Они столько всего можно рассказать.
Даже не интересуясь сходящими с рельсов поездами, несложно заметить, что Ваши последние фильмы становились всё сложнее и сложнее, масштабнее, пышнее. Но в «Он и она» Вы будто снова пересели на метро!
СК: Да. Я встал на этот путь, начиная с «Десяти процентов». Мне показалось, я «перешёл черту» с «Китайской головоломкой»: всё больше и больше звёзд, люди, живущие исключительной жизнью, которые переезжают в Нью-Йорк, и т.д.
Снимая для телевидения «Десять процентов», я отказался от того, чтобы забираться всё выше и выше. Мне пришлось вернуться к простоте. Уже в «Возвращении в Бургундию» у меня появилось желание… я не хочу говорить «опустить», но хотя бы сделать шаг в сторону от постоянного карабканья вверх. А в «Он и она» я сказал себе, что отойду от этого ещё дальше. Поначалу я сам испугался своего желания столкнуться с ничтожностью. Я боялся, что зашёл слишком далеко, но мне хотелось попробовать себя в минималистской режиссуре, не высокопарной, не претенциозной. Хотелось чего-то более скромного.
Вы вернулись в Париж, но не в свою привычную среду обитания! В этот раз вы сняли XVIII-ый и XIX-ый округа. Почему?
СК: Потому что они не мой дом! Я должен был поговорить о другом Париже. Сначала я думал: «Я буду говорить о Бельвиле», но для этого было слишком рано, и я уже частично показал его в «Париже». Я понимал, что есть новый Париж, который я не знаю, и не показалось интересным исследовать его. Я должен был его изучить, побродить по новым районам вроде Бассен де ла Виллетт, увидеть площадь Сталинград, которая, как я знал, уже совсем не та, какой он была пять или десять лет назад. Увидеть, что Гутт д’Ор не «облагорожен», поскольку этот район до сих пор принадлежит африканским, североафриканским и вест-индским сообществам и их новым поколениям. В Порт-де-ля-Шапель большая индийская коммуна, а также несколько азиатских. Наряду с так называемыми «бобо» – буржуазной богемой – это в основном люди, которые ничего не имеют против проживания в условиях смешения культур, открытые для этнического разнообразия. Это позитивный Париж, гораздо больше ориентированный на семью и миролюбивый, чем кажется многим.
Мне показалось, что рассказать о таком Париже будет интересно. Даже если в этих районах есть некоторое напряжение, важно показать эту в целом мирную повседневную жизнь и знаменитый «поезд, который не сходит с рельсов».
Перефразируя Реми: в Париже не очень чистый воздух, но именно там лучше всего снимается?
СК: Скажем честно, это мой город и я люблю его. Мне очень нравилось снимать в Нью-Йорке, в Барселоне, в Санкт-Петербурге, в Бургундии, но когда я в Париже, здесь меня знают и относятся ко мне очень трогательно. Иногда я слышу: «Мы вообще-то не разрешаем здесь снимать, но раз речь о Вас, мы сделаем исключение!» Это высокая честь. Мне очень приятно сознавать, что многие здесь мне доверяют, будь то владелец кафе, прохожий или актёр. Когда тебе помогают, тебя поддерживают, это придаёт тебе уверенности и даёт определённую свободу. Ощущение свободы по-настоящему важно для меня, и в Париже, у себя дома, я чувствую себя свободным. Хотя снимать на винограднике в Бургундии, где ты никому не мешаешь, очевидно, гораздо проще!
Съёмки «Он и она» вы доверили молодой женщине-оператору Элоди Татан. Почему ей?
СК: Я снял с ней два рекламных ролика. Мы очень хорошо поладили во время тех двух съёмок, и я увидел, что она очень талантлива. Казалось, она отлично подойдёт для моей попытки снять этот гибрид стилизованного реализма. Я обожаю её современный подход к обращению со светом и цветом. Она также умеет придать свету психологическое значение (связанное с душевным состоянием персонажа), что идеально соответствовало задачам фильма. «Он и она» – её первый полнометражный фильм, но я понимал, что она к этому готова, и она доказала, что так и есть.
С молодыми операторами увлекательней работать, как это было с Алексис Кавиршин в «Возвращении в Бургундию» или сейчас, с Элоди Татан?
СК: Да, намного! Я люблю работать с Алексис Кавиршин по той же причине. Я давно понял, что люди, утратившие вкус к жизни, будь то технический персонал или авторитетные актёры, выматывают меня сильнее всего, они меня убивают. Я не могу осуждать их за усталость или пресыщенность, но я не хочу вступать в контакт с такой энергетикой. Мне нужна страсть, мне нужен энтузиазм. Когда я чувствую, что люди, начинающие свой путь в кино, обладают той энергетикой, о который сами не подозревали, это даёт мне новый стимул. С ними рядом приятно находиться. Такие чувства я испытывал с Аной Жирардо и Франсуа Сивилем. Их карьера только начинается, я восхищаюсь той невинностью, с которой они просто наслаждаются актёрской игрой.
Ана Жирардо и Франсуа Сивиль, с которыми вы снова сотрудничаете, сразу после «Возвращения в Бургундию». Почему вам захотелось поработать с ними снова?
СК: «Он и она» был написан специально для них. Сначала я не был уверен, что Франсуа, здоровый и яркий человек, подойдёт на роль Реми, который склонен к депрессии. Но в какой-то момент, вспомнив о нашей совместной работе над «Возвращением в Бургундию», я сказал себе: «Рискни!»
А в роли Мелани я не представлял себе никого другого, кроме Аны. Близкие отношения с актёром – вот что является для меня движущей силой фильма. Это то, что связывает меня с Ромен (Дюрис) уже много лет. Не сам человек, а отношения с этим человеком. Хорошие отношения имеют первостепенное значение, именно их мы и снимаем. Ты снимаешь не человека, а отношения.
Ваши отношения с Аной позволяют вам просить её делать то, о чём другие режиссёры, возможно, не попросили бы из-за её красоты.
СК: Да, согласен. Я обожаю её красоту и её женственность, а также тот факт, что она не зациклена ни на своей женственности, ни на своей красоте. Ей безразлично, если она выглядит грязной или уродливой во время съёмок. Я попросил её пустить слюни, когда она якобы спала, и она это сделала! Пустила слюни! В этой сцене она не слишком привлекательна. Однако… (смеётся) и мне это очень нравится, потому что там есть и другие сцены, в которых она ослепительна. Но она не навязчиво красива, а, так сказать, «нормально» красива, и мне это нравится. Она не femme fatale, неприступная женщина не от мира сего, она «просто» красивый человек в истинном смысле слова. Но больше всего я люблю в Ане её невероятный актёрский талант, очень редкий. Она ищет эмоции в мельчайших деталях, например, в сцене, где она зовёт маму к мосту Сен-Луи. То, что она делает, длится всего пять секунд, но меня это сразило! За это я и люблю Ану, это меня в ней интересует. В ней есть простота, которая позволяет ей играть трудные вещи, у неё нет тревоги: «А смогу ли я сыграть эту сцену?» Она просто кидается с головой в омут и делает это! И рождается нечто удивительное. Я люблю эту простоту, очень люблю!
А Франсуа Сивиль?
СК: Франсу почти противоположен ей. Он много работает, подолгу готовится. Но больше всего впечатляет то, как он потом стирает всю подготовку ради полной спонтанности. Чем больше он работает, тем глубже погружается в состояние пустоты, и это обескураживает. Он полностью присутствует в моменте. Это очевидно в сценах с Пьером Нинэ, в сцене, которая была сначала написана, потом переработана в импровизации, а потом переписана после импровизации. Создаётся нечто удивительное. Так же отрадно это было видеть в совместных сценах двух Франсуа (Берлеана и Сивиля), каждый восхищался другим. На это было приятно смотреть.
Давайте поговорим о подборе актёров, начиная с Франсуа Берлеана, которым вы не руководили в «Десяти процентах».
СК: Нет, эпизод с Берлеаном поставила Лола Дуайон, но пригласить его, кажется, предложил я. Давным-давно я снимал его в короткометражке «Золотая рыбка», и мне хотелось поработать с ним в долгом проекте. Мне нравится его подход, его свобода речи и умения держать себя. Франсуа часто берут на роли жалобщиков. У него это так хорошо получается, что люди хотя видеть, как он жалуется. Но здесь я предложил ему роль не очень разговорчивого и доброго персонажа. Он психоаналитик, он помогает людям, ему нужно демонстрировать эмпатию. Это почти полная противоположность того, что его обычно просят делать, но так вышло не намеренно. Я просто подумал, что он хорошо с этим справится. И я в восторге от того, как он сыграл, я хотел именно этого, идеи «близости к ничтожности», о которой я уже упоминал. И это прекрасное ничто! Иногда оно выражается в том, как он слушает, или в простых звуках, которые он издаёт. Он говорит «Ах», и это экстраординарно! Обожаю такой род минимализма. Он один из тех актёров, которые много играют в театре и делают это великолепно.
Камилль Коттен?
СК: Я хотел поработать с ней со времён «Десяти процентов». Камилль великолепна, она умеет всё. У неё огромный диапазон, в комедии она так же хороша, как в трагедии. И она детально знает психоанализ, он входит в сферу её интересов, и я знал, что у неё умный взгляд на этот предмет. И это было важно, потому что мы с ней хотели посмеяться над этим, но смеяться над тем, что ты любишь, всегда очень сложно. Я люблю психоанализ, считаю его важным и думаю, что его легко высмеять. Я знал, что Камилль сможет посмеяться над психоанализом, сохраняя уважительный тон, а именно это мне и было нужно.
В Вашей работе появляется новая актриса, Эй Хайдара. Как Вы о ней узнали?
СК: Я увидел её в «C’est la Vie» и полюбил. Мне казалось важным, чтобы у Реми не было предвзятого мнения о том, кого он хочет встретить. Во время проб мы просмотрели много актёров, и Эй показала какой-то новый уровень. Этот персонаж будто создан для неё. Она прямая, но не зануда. Она женский двойник Мансура, бакалейщика. Эти персонажи служат напоминанием о том, что, хотя современный мир бывает холоден, есть современный способ оставаться тёплым и человечным.
Кроме того, я восхищаюсь идеями, которые Айса Майга, Эй Хайдара, Надеж Боссон-Дианье и многие другие женщины отстаивают в своём манифесте «Моя работа – быть чёрной». Я считаю своим долгом как режиссёра поддерживать столь мощные послания обществу.
Помимо Зинедина Суалема и Мадам Рене, вы воссоединились с Симоном Абкаряном, с которым не работали со времён «Ни за, ни против».
СК: Да. Саймон, как и Зинедин Суалем – это безусловно, актёры, которых я люблю, но в первую очередь они мои друзья. Дошло до абсурда: мы виделись в моём доме и за городом, вместе встречали Новый год, но не работали вместе! Я обожаю его персонаж. Его бакалейщик – это мини-версия «всего мира», заключённого в одну парижскую улицу. И он строит отношения…
Характер его бакалейщика развивается в очень красочных декорациях. Например, в карамельно-розовой ванной Мелани, которая добавляет поэтического реализма, о котором вы говорили.
СК: Да, мне надоело просто отражать реальность и обыкновенность. Мне хотелось придать больше значения образам и декорациям. В двух интерьерах я противопоставляю два эстетических подхода: современный – старомодному.
Для этого фильма вы сменили своего оператора, а также монтажёра. Вы пригласили Валентина Феррона, который монтировал «Выгорание», где снялся Франсуа Сивиль!
СК: Валентин монтировал «Короче». Однажды мне рассказал о нём Киан Кожанди: «Если тебе когда-нибудь понадобится монтажёр, он по-настоящему исключителен». Я всегда помнил об этой фразе. Затем я снял короткометражный фильм для сайта, предоставляющего видео по запросу, Lacinetek.com и поработал с ним. Мне очень понравился результат и отношения, которые у нас сложились. В прошлом году я снял видео для Fête du cinema, и мне снова захотелось поработать с Валентином, посмотреть, сможем ли мы пойти дальше. Примерно так же было с Элоди Татан и Хлоей Камборнак, художником. Во всех трёх случаях эти люди моложе меня, которых я открываю для себя впервые. Я остался очень доволен тем, что они привнесли в этот фильм.
Монтаж был сложным?
СК: Сложно было найти способ рассказать связную подвижную историю, сохраняя единство формы. Иногда она должна была быть смешной, иногда – нет. Порой у зрителя нужно вызвать слёзы, порой нужен мрачный юмор, порой – сильные эмоции. И очень сложно было оказаться каждый раз в нужном месте! А стиль при этом должен был быть единообразным, не размазанным. То есть, тон, повествование и стиль должны были быть на одном уровне. Это было непросто. Поначалу у меня были сомнения, и Валентин по-настоящему мне помог и был невероятно терпелив. Его энтузиазм, энергия и талант помогали найти верное решение, иногда – очень быстро. И у него поразительное чувство ритма.
Много сцен вырезали?
СК: Да, в том числе одну из самых смешных, где Камилль Коттин исполняет африканский танец. Она выложилась на полную в этой сцене, и та получилась уморительной! Трагедия, что в итоге она оказалась в корзине. Её можно было вставить в фильм только в одном месте, но мы с Валентином поняли, что не имеем права смеяться в этот момент. Барси и Жауи передали мне заповедь, однажды услышанную из уст Алена Рене: «Не везде можно щеголять своим мастерством». Это был как раз тот случай.
Хотя африканский танец был вырезан, танцы играют в фильме значительную роль, особенно в конце, на уроке танцев в Компа.
СК: Начиная писать, мы с Сантьяго подумали, что танцевальная концовка будет сильнее психоаналитической, потому что танцевать люди могут, только когда полностью себя отпускают. Поэтому «Он и она» мог разрешиться только танцем. Последний образ навеян «Греком Зоброй». Я не могу сдержать слёз, когда Зобра, сыгранный Энтони Куинном, учит чопорного американца танцевать под музыку Микиса Теодоракиса. Это очень трогательно. Когда один человек учит другого отпускать себя и танцевать, для меня это фактически определение жизни.
Я хотел подчеркнуть «мелодраматичность» этого фильма. В этом была определённая бесхитростная сентиментальность, но всё равно хотел. Для меня было важно показать танцующую пару. Мне казалось, это хороший способ закончить фильм.
Для написания музыки вы прибегли к помощи своих верных соратников, Лоика Дюри и Кристофа «Диско» Минка.
СК: Мы не случайно работаем вместе вот уже 20 лет. По-моему, то, что они каждый раз делают – это фантастика. Но в этот раз, я бы сказал, они вышли на новый уровень. Получилось гениально. Они используют новую технику, новую аппаратуру и называют это «модулярной музыкой». Это сродни электронной музыке, но они применяют не электронные, а электрические инструменты. Здесь та же разница, что между электронным MIDI-синтезатором и электрогитарой. Возможность поиграть с электрическими звуками придала им новых сил. Я в восторге от того, что они сделали – создали «новый трепет», как сказал бы Бодлер.
Кто предложил восхитительную песню Глории Лассо Histoire d’un amour (История любви)?
СК: Слушая эту песню, я понял, насколько она прекрасна и как соответствует теме. Я хотел, чтобы фильм получился минималистским, отражал только самую суть. Глупо было бы сказать: «Любовь прекрасна». А эта песня говорит именно о том, что нужно. Сначала я даже весь фильм хотел назвать «История любви». Но на самом деле это не история любви, а история, предшествующая истории любви. Что ставит вопрос: а откуда берётся любовь? Почему эти два человека в определённый момент времени познакомились и влюбились друг в друга? Не потому ведь, что живут в одном районе! Они разные, не совсем из одной и той же социальной среды, их жизни отличаются. Единственное, что у них может быть общего – это рак, и всё же что-то приводит эти два существа к знакомству. И мы не знаем, полюбят ли они друг друга. Фильм снят так, чтобы зритель мог додумать свою собственную историю.
Мы очень надеемся, что они полюбят друг друга!
СК: Да, это-то и удивляет. Сказать по правде, я не знал, сработает ли это в сценарии. Но когда монтаж фильма был закончен, я увидел у всех яркую реакцию на то, как Реми и Мелани прикасались друг к другу. Думаю, каждый зритель, как минимум, представляет их встречу и «соглашение». Мы хотим, чтобы люди сближались, мы хотим новых встреч, новых связей. И это то, что движет фильм: мы не знаем, какой будет встреча, и состоится ли она вообще.
Это создаёт у публики напряжённое ожидание. Например, в сцене, где они чуть не сталкиваются на тротуаре.
СК: Я не знал, смогу ли добиться этого, когда снимал. Я боялся, что такой подход окажется слишком драматичным, неправдоподобным. Но теперь я вижу, что всё получилось, что я преуспел в этом, но во время работы… было сложно. Это очень тонкое равновесие.
Тридцать лет назад Вы сняли Ce qui me meut, короткометражный фильм, который дал название Вашей продюсерской компании. Кинематограф по-прежнему увлекает вас так же сильно, как тогда?
СК: О да, безусловно. Кино – это то, что мной движет, наполняет жизнь смыслом. Я стараюсь прислушиваться к своим самым сокровенным желаниям, снимая фильмы. Я снял уже тринадцать картин и не хочу снять ни одного лишнего. Я хочу, чтобы они каждый раз были мне жизненно необходимы.
ИНТЕРВЬЮ С АНОЙ ЖИРАРДО
Сразу после «Возвращения в Бургундию» Седрик Клапиш попросил Вас снова с ним поработать. Вас такая новость порадовал?
Ана Жирардо: Разумеется. Безусловно! Новая совместная с ним работа казалась мне очевидной, потому что Седрик создаёт нечто между собой и своими актёрами. Мы становимся одной семьёй и не говорим «прощай» в конце съёмок. Когда мы прощаемся, мы понимаем, что нас объединяет понимание, что рано или поздно мы снова поработаем вместе. После «Возвращения в Бургундию» он прислал мне грубый набросок фильма, который он не закончил, и сказал: «Я занялся другим проектом, но думаю, он не для тебя. Но я приглашу в него Франсуа». Я так ему завидовала!
А чуть позже он дал и мне, и Франсуа прочитать его, но сказал: «Возможно, я и не приглашу вас в проект, но вы всё равно прочитайте!» Я прочла сценарий и влюбилась в него. Франсуа – тоже. Мы сразу же перезвонили ему и сказали, что хотим сниматься! Седрик – очень честный человек. Он ищет людей, которые по-настоящему подходят его персонажам. Поэтому мы с Франсуа не были уверены, что получим роли. Но в итоге Седрик привлёк нас к этому проекту.
А Седрик говорит, что никогда не представлял в этой роли никого, кроме вас.
АЖ: Правда? Невероятно. А я так долго сомневалась! Через какое-то время это стало очевидным. Когда я прочла сценарий, когда увидела, как высоко он ценит меня как женщину. Настолько, что я спросил его: «Неужели я и правда бываю такой?» А он только улыбнулся в ответ.
Как Вы готовились к роли Мелани?
АЖ: Примерно так же, как в «Возвращении в Бургундию»: перед съёмками, во время подготовки, я, как обычно, была немного рассеянной. Маялась, как неприкаянная. И Седрик сказал мне: «Твой персонаж, Джульетта – земная женщина, и ты должна твёрдо стоять на ногах!» Так же было с Мелани в «Он и она». Он отвёл меня в сторону и сказал: «Депрессию переживать сложно, она пугает тебя, потому что ты вдруг чувствуешь, что не можешь выйти из этого состояния, ты боишься, что оно останется с тобой навсегда, поглотит тебя. Я очень хочу, чтобы ты прониклась этим чувством». И добавил: «И я не желаю слышать, что ты ходишь на показы мод!» Мне пришлось пропустить Неделю моды! В течение полутора месяцев я встречалась с людьми, страдающими депрессией, мы говорили о том, каково это. А самое главное – я начала ходить к психотерапевту!
Вот это я называю серьёзной подготовкой!
АЖ: Да! Поскольку я очень жизнерадостный человек, я пыталась понять, почему кто-то не может выйти из этого состояния. Долгое время Седрик говорил о Мелани: «Ты не поняла её, ты ещё не поняла ей!» По-настоящему я проглотила «пилюлю Мелани» только за два дня до начала съёмок. В первый же день Седрик меня спросил: «С тобой всё в порядке? На тебя смешно смотреть!» А я ответила: «Так и должно быть, я поняла её!» Между Мелани, моим персонажем, и мной произошло нечто очень мощное. Я несла Мелани, а Мелани несла меня. Что-то очень тревожное наполняло меня целый месяц или даже два.
Она долгое время оставалась частичкой Вашей души?
АЖ: Я отбросила её, когда в последний день съёмок поехала со всей съёмочной группой кататься на лыжах. Я сказала ей: «Останься здесь!» В этом было нечто трогательное, потому что Седрик чётко описал персонажей, их образ мыслей и образ жизни. И когда он видел, что я иногда внутренне страдаю вместе со своим персонажем, он понимал, что всё разглядел правильно. Он добивается правдивости, и ему удаётся её найти. Поэтому зрителя так глубоко трогают его фильмы.
Он говорил вам, что его мать – психоаналитик, а отец – учёный? Он рассказывал о личной стороне этого фильма?
АЖ: Да, потому что я первым же делом начала его спрашивать, почему Мелани – исследователь? Зачем здесь психоанализ? И он всё мне объяснил. Тогда я поехала в Институт Кюри, где познакомилась с учёными. Забавно вышло: я ожидала увидеть женщин в очочках, а нашла конкуренцию более яростную, чем в Парижской опере! Им приходится преодолевать патриархальное устройство! И при этом эти женщины хотят оставаться женщинами. Их исследования занимают многие месяцы, но им всё равно удаётся выкраивать время на личную жизнь. И они очень ей дорожат, ведь когда ты целыми днями прикован к микроскопу, рассматривая наноклетки, тебе невероятно трудно поддерживать отношения с обычными людьми. Мне было очень интересно – и я сейчас не имею в виду научный интерес – узнать этих женщин поближе, чтобы избежать клише, показать, что Мелани – в первую очередь женщина.
Но женщина «спящую». Легко ли было играть, не скатываясь к штампам?
АЖ: Одна из учёных сказала нам, что они ни за что не допустили бы сонного или оцепенелого человека к работе в лаборатории, потому что это опасно! Поэтому Мелани не могла быть «спящей», но из неё была высосана энергия! Она была человеком, который постоянно движется вперёд, оставаясь изнутри пустой, когда в душе нет ничего. Её свет потух.
Как прошли вторые съёмки с Седриком Клапишем? Вам было проще общаться?
АЖ: О, нам уже и в «Возвращении в Бургундию» было очень просто! Он сумел нас зацепить, понять нас, он умел с нами общаться. Мы ловили каждое его слово. Седрика немедленно начинаешь уважать, потому что он становится другом, которого ты не хочешь предать. Ты доверяешь его решениям, его стилю в кино, его мнению. Ты хочешь идти с ним рука об руку и дорожишь тем местом, которое он тебе предоставил. То же самое произошло в «Он и она», хотя я и была без своих «братьев», я была совсем одна. Хотя Франсуа иногда навещал меня, или я приходила к нему на площадку.
Седрик Клапиш говорит, что Вы не боитесь выглядеть уродливой.
АЖ: Подумаешь, выглядеть уродливо! Жизнь не статична! Один человек сказал мне на днях: «Ты не боишься играть со своим образом» и «Многие актрисы не согласились бы на такое». Может и так. Но когда ты доверяешь своему режиссёру, его камере, его глазу, бояться нечего! А наши слабости – это и есть то, что делает нас красивыми! Они делают нас трогательными. Как зрителю, мне приятно сказать, что я могу полюбить персонажа, даже если он не красив или ведёт себя недостойно, неблагородно. Именно такими и являются герои этой истории. Ты сочувствуете им, а к концу фильма вы уже их любите! Это великолепный урок, который мы выносим из кино: что человека можно полюбить несмотря ни на что.
Каким было настроение на съёмках «Он и она»?
АЖ: Седрик обладает тихой силой, он никогда не кричит. Однажды во время съёмок сцены в поезде он закричал: «Хватит уже!», и все рассмеялись! Мы не поняли: «Что с тобой, Седрик?» Потому что ему не нужно кричать, мы и так его слушаем. Ему достаточно сказать: «Это не то» или «Соберись», и это самое ужасное, что ты слышишь за день или даже за неделю! И это производит мгновенный эффект. На его площадке все довольны. Все счастливы находиться там, счастливы делать фильм. Продюсеры, с которыми ор работает, будь то Бруно Леви или Сильви Пэр, исполнительный продюсер – это люди, которые прислушиваются к нам, к каждому актёру или члену съёмочной группы. Они следят за тем, чтобы нам было комфортно, чтобы мы наслаждались съёмочным процессом.
В «Он и она» вы много работаете с Камилль Коттин. Как сложились ваши отношения?
АЖ: Я знала, что она великолепная актриса, и меня будоражила мысль о совместной с ней работе. Когда мы играли, между актрисами царило взаимоуважение. В ней есть внутренняя сила, за которой очень интересно наблюдать, а также она очень точна в своих актёрских решениях. Иногда я переставала быть актрисой, наблюдающей за другой актрисой, чтобы глубже проникнуться своим персонажем. Но я испытывала большую радость, потому что я питаю огромное уважение к Камилль.
За свою долгую карьеру Седрик Клапиш создал вокруг себя кинематографическую семью. Зинедин Суалем и Симон Абкарян являются его давними партнёрами. Как Вы с ними поладили?
АЖ: С Зинедином я чуть не умираю со смеху при каждом его движении! Он очень, очень весёлый! Но также очень скромный и деликатный. Мы с ним очень близки! Я выросла на Рю де ла Рокетт, мы были соседями, и у меня было такое чувство, будто я в кругу семьи на площадке. Что же до Симона, то он как солнце! Это человек-праздник! Представление начинается! Мы много общались между дублями. Прекрасный представитель шоу-бизнеса. Между ним и Седриком есть какая-то искра, они отлично ладят, а сниматься в совместных сценах нам было легко и весело.
С Франсуа Сивилем, Вашим брать по «Возвращению в Бургундию», Вы соприкасаетесь лишь мимоходом. Если не считать финальной сцены фильма.
АЖ: Которую мы снимали в последний съёмочный день в Париже! Мы с Франсуа вели себя, как дети – это было очаровательно! Мы были счастливы наконец-то сыграть вместе. Было очень странно играть людей, которые только что познакомились. Мы задавались вопросом: «Не странно ли играть двух персонажей, которые ищут любви, которые надеются, что полюбят друг друга, если в предыдущем фильме они играли брата и сестру?» Со временем мы совершенно забыли об этом, но думаю, эта «неловкость» в сцене видна, потому что мы действительно знакомились заново. Как друзья и как актёры, в этой сцене мы узнавали друг друга заново, и такого нам до этого играть не доводилось.
ИНТЕРВЬЮ С ФРАНСУА СИВИЛЕМ
Вы ожидали, что снова поработаете с Седриком Клапишем так скоро после «Возвращения в Бургундию»?
Франсуа Сивиль: Всем известно, насколько предан Седрик многим своим актёрам, поэтому я искренне надеялся, что это затронет и меня! В конце съёмок «Возвращения в Бургундию» я сказал ему, что готов на любую роль в любом его фильме. Я был очень счастлив, когда он позвонил мне поговорить об «Он и она». Какая радость, что он предложил мне такой богатый персонаж как Реми.
Как вы отреагировали, когда прочли сценарий «Он и она»?
ФС: Я был очень тронут. Версия была не финальной, и какие-то аспекты путешествия персонажа изменились, но эта любовная «предыстория» всё равно пронимала. В отличие от последних фильмов, в которых я снялся, здесь не было высоких драматических ставок, наполненного действием сюжета, не было спешки. На первый план вышли мелочи, и мне это очень понравилось. И немного напугало, ведь это означало, что основной акцент в фильме делается на героев, а значит, и на актёров.
«Он и она» маркирует возвращение Седрика Клапиша в город. Как парижанин, что Вы скажет о его видении Парижа?
ФС: Я вырос на фильмах Седрика. Мои личные впечатления от Парижа всегда находили отклик в его фильмах. Он снимал то, что я видел каждый день. Ни одной банальности, всегда оригинально, душевно, по-настоящему, знакомо. Уверен, многие парижане разделяют моё мнение. Это сегодняшний многонациональный Париж. Париж с тысячей лиц, составленных из людей, которые здесь живут.
Кто такой Реми?
ФС: Молодой человек, одиночка. Не женатый, вдали от своей семьи. Он живёт в маленькой квартирке в XVIII-ом округе. Он отмечен глубокой меланхолией, некой неудовлетворённостью, которую ему самому трудно понять. Это состояние мешает ему вступать в нормальные взаимодействия с людьми, которых он встречает. Он с трудом справляется с ситуациями, в которые попадает. Через какое-то время уже и его тело начинает бить тревогу. Он вынужден взять себя в руки и перестроить свою жизнь!
Что было самым сложным в роли Реми? Его неудовлетворённость?
ФС: Сначала мне нужно было найти базовое состояние. Когда долгое время спишь по два часа в сутки, это имеет тяжёлые последствия для разума и тела. От меня требовалось лихорадочное состояние, определённый тембр голоса, усталые, но порывистые движения. Я должен был понять, как он мыслит. Седрик хотел снять «ничтожность», и это было самым трудным для меня. Я сделал важное открытие. В такие моменты ты по-настоящему сближаешься со своим персонажем: в тишине, в одиночестве, размышляя. Реми – самый замкнутый человек из всех, кого мне довелось сыграть.
Как Вы готовились к роли?
ФС: Вдохновение во многом абстрактно и сокровенно. Тебя может вдохновить и что-то конкретное, но эффективно это или нет, остаётся неясным. Чтобы по-настоящему проникнуться одиночеством Реми, я должен был стать безликим человеком в чужом для себя городе, поэтому я какое-то время провёл наедине со сценарием в Брюсселе. Хороший опыт. Я также хотел пообщаться с психоаналитиком, работающим в больнице (как персонаж Франсуа Берлеана), и начал курс терапии. Я должен был увидеть кабинет, услышать, как произношу первые нерешительные слова, прислушиваться к своим мыслям при ходьбе. Но после нескольких сеансов разговоров о себе, Франсуа, тогда как я старался стать Реми, я понял, что это меня ограничивает. И прекратил!
Как ни странно, я вообразил пару самых простых, ничем не примечательных кроссовок для Реми, когда читал сценарий. И я поставил себе цель найти такие самостоятельно. Найти простые кроссовки совсем не просто! Я наконец-то обнаружил их только накануне начала съёмок. Фух!
Вы занимались скалолазанием перед началом съёмок?
ФС: Да! И это лишний раз доказывает, что Седрик написал эту роль специально для меня. Когда я говорил с ним об этом фильме за несколько месяцев до начала съёмок, мы обсуждали отношения между разумом и телом в спорте, и как настроение человека отражается на его показателях. Он знал, что я занимаюсь скалолазанием, и считаю, что этот вид спорт лучше всего кристаллизует эти отношениям. В следующей версии сценария Реми стал скалолазом! И это отлично сочетается с его корнями, ведь он вырос в горах. Это городская версия его детской страсти.
Будучи публичным человеком, вы оценили чувство обезличенности, которое Париж предоставляет Реми?
ФС: К сожалению, когда прожил в Париже 30 лет, а твоя работа предусматривает постоянные встречи с людьми, многие из которых тоже парижане, пройтись по улочкам города, не встретив никого из знакомых, очень сложно!
Однако в образе Реми мне понятна современная форма городского одиночества. В обществе обострённой взаимосвязанности и автоматизации простые незначительные отношения становятся редкостью. Это ведёт к изоляции и новым неврозам. Свойственная только нашему времени проблема, которую ненавязчиво раскрывает Седрик.
Тот факт, что вы вместе работали во второй раз, облегчил вам работу с Седриком Клапишем?
ФС: Мне и в первый раз не было сложно!
В Седрике поражает то, что он к каждому своему фильму подходит, как к первому! Конечно, он становится мудрее благодаря прошлому опыту, у него есть свой сложившийся стиль, но у меня создалось впечатление, что он каким-то образом нашёл способ сохранить непредвзятый взгляд на вещи. Тот факт, что он выбрал оператора, которая до этого не сняла ни одного полнометражного фильма, много о нём говорит!
Как режиссёр, он даёт чёткие указания, но ничего не навязывает. Это невероятно приятно. Я снова нашёл в нём потрясающую наблюдательность, всё ту же доброту и ту же тщательность.
В комической сцене вы воссоединились со своим другом Пьером Нинэ. Как снималась та сцена?
ФС: Я хохотал над этой сценой, как ненормальный, когда читал сценарий! А когда Седрик сказал, что хочет предложить эту маленькую роль Пьеру, я подумал, что это прекрасная мысль. Во-первых, Пьер мог сделать что-то классное с этим персонажем. И потом, сыграть двух персонажей, которые по фильму вовсе не друзья, будучи близкими друзьями в реальной жизни, было очень здорово. Пьер сразу же согласился. Мы начали с того, что написал Седрик, а потом записали свою импровизацию на его текст. Седрик потом написал финальный вариант сцены на основе нашей импровизации.
А с Франсуа Берлеаном?
ФС: Мощные были два дня. Поскольку фильм разбит на разные площадки, мы два дня сидели взаперти в кабинете психоаналитика, чтобы снять все сцены. Этот момент был ключевым, потому что эти сцены разбросаны по всему фильму, и они показывают эволюцию Реми. Работать с Франсуа – фантастический опыт. Его видение Реми, его невероятная точность даже в самых крошечных мелочах – это то, на чём держатся те сцены! Он преподал мне настоящий мастер-класс!
Вас не раздражало то, что вы ни разу не пересеклись в Аной Жирардо, вашей сестрой по «Возвращению в Бургундию», во время съёмок?
ФС: Ужасно! Но это раздражение поддерживало чувство тревожного ожидания во время съёмок, которое в последний день привело нас к съёмкам финальной танцевальной сцены. Вся съёмочная группа наконец-то увидела нашу встречу. Как будто время остановилось. Чувство неловкости, когда мы впервые встречаемся взглядом, и наши смущённые улыбки были совершенно искренними и коренились в решении Седрика снять эту сцену в последнюю очередь.
Седрик Клапиш снимает много, а поскольку у вас не было совместный сценой с Аной Жирардо, вы не знали чего ожидать от первого просмотра фильма, как вы сами мне признавались. Какой была ваша реакция на показ «Он и она»?
ФС: Мне всегда тяжело видеть себя на экране, я отношусь к фильму предвзято, если сам в нём снялся, и я добавляю воспоминания со съёмок к тем кадрам, которые вижу на экране. Тем не менее, я был очень растроган после просмотра «Он и она». Смеялся на протяжении всего фильма. Он показался мне просто прекрасным. Мне повезло, что фильм, по сути, разбит на две части, и пятьдесят процентов времени я мог сосредоточиться на роли Мелани, которую я в общем-то только на просмотре и открыл для себя.
У вас есть совместные сцены с Симоном Абкаряном и Зинедином Суалемом, двумя верными Седрику Клапишу актёрами. Вы чувствуете, что теперь тоже стали членом его киношной семьи?
ФС: Очень на это надеюсь!
И напоследок: пользуясь классификацией характеров Эй Хайдары, что вы за человек: бургер, сыр или наггет?
ФС: Я тако.
О РЕЖИССЕРЕ
СЕДРИК КЛАПИШ
Признанный режиссёр Седрик Клапиш начинал свою карьеру в кино электриком нескольких фильмов, пока не поставил Ce qui me meut, короткометражный фильм. Он использовал это название для продюсерской компании, которую основал позже.
В 1992 году Клапиш поставил свой первый полнометражный фильм «Незначительные люди» с Фабрисом Лукини. В своей второй картине, «Юная угроза», он снял Ромена Дюриса, который станет одним из любимых его актёров. Он сыграет главную роль в «Испанке» (2001), первом фильме трилогии, в которую также вошли «Красотки» (2005) и «Китайская головоломка» (2013).
В 2008 году он поставил «Париж», за которым последовал документальный фильм о балерине Орели Дюпон в 2010 году. В конце 2015 года он стал режиссёром своего первого телесериала «Десять процентов» и соучредителем LaCinetek, платформы, представляющей видео по запросу и специализирующейся на культурно-исторических фильмах.
Его последний фильм, «Возвращение в Бургундию» с Пио Мармаем, Аной Жирардо и Франсуа Сивилем в главных ролях, вышел во Франции в июне 2017 года.
В 2019 году он снова приглашает Франсуа Сивиля и Ану Жирардо в свой новый фильм «Он и она».