Джек (Мэтт Диллон), печальный немолодой мужчина, спокойно едет по своим делам, пока его не останавливает высоченная блондинка (Ума Турман) с неуловимо неприятной улыбкой. Женщина просит помочь починить домкрат, получает вежливый отказ, продолжает просить дальше. Джек отвозит ее до ближайшей автомастерской, потом привозит обратно к ее машине, где домкрат снова выходит из строя. Что ж, приходится везти неугомонную особу в третий раз, который окажется последним — во всех смыслах.
Веселые поездки с домкратом — первый эпизод убийства из пяти, о которых Джек рассказывает невидимому до поры до времени собеседнику Верджу (Бруно Ганц). Серийный маньяк достиг заметных успехов в выкашивании населения: на тот свет отправилось около 60 человек. Рассказывает Джек, впрочем, только об инцидентах с женщинами. На досуге этот человек интересной профессии конструирует дом мечты, однако построить ничего не получается, поскольку идеал недостижим. Материалы, кажется, не те.
За традиционной для Триера медийной мишурой в духе «алло, Галочка, ты скоро умрешь» как-то окончательно потерялся тот факт, что его фильмы необязательно все время обсуждать с медицинской картой в руках. Понятно, что все свои картины он пишет собственной кровью. Понятно, что Джек — фигура творца, поданная в лоб, причем в лоб настолько, что зрителю уже разъясняют все на специальных табличках. Понятно, что с недавних пор Ларс дискутирует только с Богом (или с собой — как вариант, тут возможно совпадение). Но даже второй фильм подряд шарахаясь от собственной тени и тех, кто эту тень со злорадным удовольствием обсуждает, Триер а) лучше других себя комментирует, линчует и превозносит; б) снимает кино, которое интересно смотреть.
Правда, стоит перетерпеть первые полчаса, сделанные в формате криминального Бастера Китона, чтобы погрузиться в изобретательный хоррор, где герой по кровавым маякам двигается прямиком в Ад. Камера, как когда-то в «Антихристе» (и как в фильмах Николаса Роуга), то и дело превращает пространство в слепое пятно, в котором совершенно не хочется находиться, но из которого нельзя просто так уйти. Культорологический пласт, подключенный к картине, разжевывает месседж даже детям, позволяя в кои-то веки вообще не отвлекаться на смыслы. Ах да, кстати, про детей.
Сцена-рубикон, после которой многие встанут и уйдут (или уже совсем перестанут вздрагивать) включает в себя этих самых детей, которые, как известно, наше все. Раз за разом наблюдать, как люди покупаются на фирменное триеровское ехидство, конечно, отдельный вид культурного отдыха: в «Джеке» Ларс последовательно шлет взрывающиеся открытки поборникам семейных ценностей, защитникам животных, феминисткам и борцам за diversity. Конечно, ему нет никакого реального дела до них, у него своя история, просто пока он обеспечивает комфортный трансфер в Преисподнюю своему герою, почему бы немного не повеселиться?
В кубриковском по накалу эпилоге, где Джек выходит на финишную кривую, становится очевидно, что Триер, да, стареет, хватается за выпуклый символизм, забалтывается и повторяется (вплоть до того, что вклеивает в свою новую картину эпизоды из старых). Но с ним по-прежнему не соскучишься, он продолжает карабкаться по скалистой стенке туда, кому при жизни простым смертным путь заказан — несмотря на все попытки отдельно взятых смельчаков. Зная упорство и принципиальность Ларса, думается, что он-то как раз доберется до цели, несмотря на перспективу в любой момент сорваться в раскаленную лаву.